«Месяц февраль решил достать меня и здесь… -думал я. –Ну… Что ж…»
В связи с этим я и предпринимал всяческие меры, чтобы ослабить неприятное воздействие дождя и ветра как на меня, так и на моё вооружение. Правой «полой» военного плаща я накрыл свой пулемёт, чтобы он зазря не мок под дождём, а по-прежнему сохранял необходимую боеготовность. Затем я подправил свисавший сверху самый кончик угла-капюшона, засунув его вглубь. Потом мои пальцы связали оба конца верёвки, чтобы армейский плащ не слетел с меня от сильного порыва ветра. После чего я поплотнее закутался и стал ждать…
Сидя на своём наблюдательном посту, я ждал того светлого момента, когда закончится холодный февральский дождь. Периодически подправляя распахивающиеся края плаща, я ждал прекращения сильного ветра или хотя бы его ослабления. Раз за разом поднося к глазам ночной бинокль и упорно надавливая негнущимся пальцем на выскальзывающую кнопку включения, я настороженно ждал появления в моём секторе наблюдения каких-либо огоньков, а то и рыскающего света фар движущегося автомобиля или чего-то ещё подозрительного…
Но более всего я ожидал окончания нашего ночного дежурства. Потому что в столь отвратительную погоду лучше всего… Это понятное дело, что сидеть дома у окошка рядом с тёплой батареей и пить горячий чай с вареньем или мёдом… А то и чего покрепче… Да в приятной кампании женской половины человечества… Но, увы… Сейчас всё это было слишком уж нереальным… Очень далёким и пока что совершенно невозможным…
А потому я воспринимал свою нынешнюю жизнь именно такой, какой она и была. То есть суровую и несказанно трудную солдатскую службу. Да ещё и в далёком, абсолютно неприветливом Афганистане. А также в февральскую ночь… С её промозглым холодом, непрекращающимся дождём и пронизывающим ветром.
А мечтал я в эти долгие-предолгие минуты только об одном: быстренько спуститься вниз, оборудовать лёжку, забуриться в спальный мешок, накрыться плащ-палаткой и… Некоторое время послушать то, как дождь барабанит по задубевшей ткани… После чего и уснуть. Причём, хотя бы так часиков на четыре или даже пять… Ну, а если будет шесть… То это совсем уж великолепно!
Но до этого счастливого мига ещё было не скоро… До столь благословенного момента оставалось пять или шесть долгих-предолгих часов. Очень долгих…
И я продолжал сидеть, смотреть и ждать.
Глава 12. НОЧНЫЕ ЗАБОТЫ, РАДОСТИ И ДАЖЕ КОШМАРЫ.
Ближе к полуночи некогда моросящий дождь постепенно усилился. По моему мнению, он попросту перешёл в слабенький такой ливень. Температура воздуха тоже не баловала своей чуткостью и доброжелательностью К ЛЮДЯМ. Да и афганский ветер продолжал дуть с неубывающей силой. А я всё ждал и ждал…
Чтобы хоть как-нибудь отвлечь себя от этого страшно тоскливого чувства ожидания, я подолгу всматривался в ночную оптику. В её мерцающе-зеленоватом свечении окружающая меня мерзкая ночь представала в несколько облагороженном виде. Поскольку мне сейчас удавалось наблюдать то, что находится не только в непосредственной близости, но и за десятки километров. А может быть даже и за сотню…
Ведь принцип действия военного бинокля БН-2 основан на электронно-оптическом усилении естественной освещённости Земли. На её поверхность даже в ночное время попадает самое разнообразное космическое излучение: начиная от слабого сияния далёких звёзд и заканчивая солнечным светом, так любезно отражённым нашей Луной. А вот в наглухо закрытом подвале этот бинокль БН был бы абсолютно беспомощен, поскольку в совершенно тёмном помещении вообще отсутствует какое-либо освещение. Даже самое слабенькое отражённое или рассеянное.
Совсем иное дело – тёмная ночь в афганской пустыне. Низкие чёрные облака хоть и заволокли всё небо, однако сквозь их непроглядную толщу всё равно проникал космический свет. Видимость, конечно же, похуже… Ведь при чистом небосводе и ярко сияющих звёздах, а тем паче при наличии полной Луны… В этих благоприятных условиях ночной бинокль работает лучше всего! Но и при нынешних климатических факторах военный трудяга БН продолжал функционировать в почти что нормальном режиме.
Мне довольно-таки хорошо были видны бесчисленные барханы и саксаульная растительность, очень привольно раскинувшиеся на все стороны света. Понятное дело, что чем дальше углублялся мой взор, тем становились хуже визуальные способности бинокля. Но в радиусе одного-двух километров всё вроде бы было в порядке. А вот растущие у подножия кусты я различал с такой чёткостью, что даже видел их сильное колыхание от особо яростных порывов ветра.
Но меня сейчас в наипервейшую очередь привлекали самые разнообразные источники света. Именно их и стремился обнаружить мой вооружённый взор. Будь то свет фар автомобиля или его же габаритные огни, отражённое излучение панели приборов или зажжённая сигарета. Ведь это является главным опознавательным признаком появления в пустыне одного человека или же некоторого количества людей.
А поскольку здесь и сейчас только лишь наши разведчики-спецназовцы являлись самыми хорошими ребятами, то есть очень положительными героями советских телерепортажей… Значит из данной аксиомы истекало следующее: все остальные люди, которые в тёмное время суток так и шастают по афганистанской пустыне… Все эти подозрительные и коварнейшие личности являются только врагами нашей народной власти! Только врагами и никак иначе!.. Которых и следует уничтожать при первой попавшейся возможности. Тем более, что и благовидный предлог уже имеется.
«Никогда не надо быть подлецами и негодяями! Особенно в афганистанской пустыне! А тем более в строгий комендантский час! Это точный и совершенно неоспоримый факт!»
Но вокруг было совершенно безлюдно. Никто не пожелал шляться в такую погодку по зимним пескам и барханам. Даже босиком! По этой расчудесной стране саксаульного кашемира… Ну, не китайского же шёлка…
«Как там было у Сергея Есенина?!.. И страна берёзового ситца не заманит шляться босиком! А тут и подавно…»
Единственной световой отрадой теперь оставался далёкий-предалёкий горизонт. Там, то есть за еле видимой оконечностью земли, постоянно что-то происходило, о чём чрезвычайно красноречиво свидетельствовали какие-то всполохи и зарницы, непонятные огни и неясные блики… Не были редкостью и неугасающие зарева… Словно там что-то беспрестанно горело иль даже пылало… Все эти отдалённые признаки человеческой деятельности очень хорошо различал мой ночной бинокль. Только вот понять первопричину этих световых явлений… Увы… Это было непостижимо.
Зато другая афганская иллюминация была понятна более чем… Из-за тёмной линии горизонта вверх взмывали длинные трассирующие очереди. Подчиняясь воле невидимых мне стрелков, эти ночные светлячки то летели одной пунктирной линией в самую небесную высь… Так и исчезая где-то в атмосфере… То такие же огоньки взлетали в небо своеобразной дугой, стремительно разлетаясь вверх странной и постоянно увеличивающейся кривой линией. В этих случаях заскучавший автоматчик или пулемётчик несколько забавлялся… Нажимая на спусковой курок и одновременно с этим проводя грохочущим стволом в разные стороны…
Наблюдая за отдалённым военным фейерверком, я даже завидовал тем, кто сейчас находится в отличнейшем расположении духа. Ведь это так замечательно! Выйти из какого-нибудь тёплого помещения, да и выпустить в тёмное небо пару сотен трассирующих пуль! Наверное, это дембеля прикалываются. Ведь молодой пулемётчик или автоматчик отлично знает, как трудно и муторно снаряжаются патроны в ленту в зимних условиях… Или же в автоматный магазин. Когда коченеют пальцы… А мёрзлые патроны не хотят им подчиняться… Молодой солдат не будет создавать себе дополнительную работёнку… Ведь за него никто не снарядит новую ленту или магазин…
«Это наверняка пулемёт. –думал я, заприметив на горизонте одну развесёлую огневую точку. –Ишь, как палит! Вроде бы восьмёрку выписывает. В ночном-то небе!.. Так и водит стволом… Туда-сюда-обратно… Стервец! Хоть и пулемётчик… Автоматных тридцати патронов ему бы никак не хватило! Это точно пулемёт. Может быть даже ДШК. Или КПВТ… Наш или нет?! Патронов не жалеет… Скорей всего, это наш. Пехота балуется… Афганцы так только по праздникам стреляют. Или на свадьбах. Э-э-эх… Ну-у… Чего же здесь так холодно? А-а?»